Два раза о 20-м веке. Часть 1 (Часть 2 ловится в разделе фильмы)
Ямамото Юдзо "Жизнь женщины".

Написана книжка в 1933 году. То есть да-да, в тот самый нелюбимый мной 20-й век, однако ещё в ту пору, когда большой пласт живущего населения успел застать и чисто традиционный уклад жизни, и за революцией проследить и поучаствовать, и постепенно начать собирать плоды с того, что было посажено. Так что во-первых я хочу сказать, что читать художественное произведение по периоду, про который ты только что читал научную литературу, это очень классно. Персонажи с их проблемами перестают витать в вакууме и хвататься за спасительные ниточки "что-то я когда-то об этом читал", а вполне себе живут в настоящем многогранном и красочном мире.
Что я хочу сказать в виде "во-вторых": конфликт отцов и детей мне на глаза давно не попадался. Однако как не утративший актуальности и в дополнение очень показательно и с примеркой персонажами на себя (а порой и не по разу) раскрытый, именно он удостаивается первой мишленовской звёздочки, если бы кто-то вдруг решил присваивать их книгам.
В-третьих, написано произведение чрезвычайно приятно, а временами даже захватывающе, хотя ничего особенного в сюжете не происходит. Вы можете сказать, что я просто ещё ничего не понимаю и далеко не эксперт в данной теме (а я и правда не эксперт и тему эту действительно не очень люблю), но интересно читать о жизни рядовой семьи, проживающей в буйнопомешанном 20-м веке, мне ещё не приходилось. Не убедил? Хорошо. Тогда добавлю, что ко всему прочему в книге неоднократно упоминается коммунистическое движение, стойкое отвращение и зевотный рефлекс на которое у меня выработались ещё со школьных учебников истории, а читать по-прежнему интересно. И самопровозгласивший себя уполномоченным за выдачу звездочек Токи вручает книге вторую.
В-четвёртых, - нет, я понимаю, что это избитый прием, - но мне нравится, когда через определенные промежутки времени в сюжет возвращают полузабытых персонажей и показывают, в каком направлении всё это время двигались они. Звёздочка третья.
Ну и самое главное (а самое главное не бывает по пунктам и со звёздочками, вы же знаете) – это то, что нет ничего глупее, как сидеть на жопе ровно, смиряться и страдать, надеясь на чудо и голливудский хэппи-энд. Этот мир устроен так, что поплавок вытягивают лишь тогда, когда на крючок что-то попалось, в надежде, что это попавшееся - рыба. Всё остальное время поплавок должен удерживаться на плаву сам. Держать себя, крючок и нацеплявшийся мусор. И если вы думаете, что поплавку это так просто даётся, вероятнее всего вы неправильно думаете.

МиsаО
Эм... Кавабата или Юдзо?
Юдзо ни на того, ни на другого не смахивает. Но вообще пишет дядя спокойно, без мисимской агрессии (ну я её там вижу потому что, про объективность не слышал), но и без прекрасного акутагавского мистицизма. Он скорее чем-то похож на того же Кавабату, хотя тоже вряд ли. Но вообще у него там суровые реалии, приправленные хорошо обрисованной исторической обстановкой и приятным мягким языком.
Книга же полностью отражает название: жизнь конкретно взятой женщины с детства и до старости.

Кавабата - это такой наблюдатель увядающего мира. Я его не очень люблю, если честно, но периодически читаю, ибо х) А книга - сборник, так что там про много что есть. Но общий дух не меняется ни разу.

Нацумэ Сосэки "Kokoro"

Прочитав свою вторую книгу Нацумэ Сосэки, Токи понял, что писать про этого автора ему будет очень трудно. Ведь обычно практически в каждой книге есть определенный момент, несущий основную смысловую нагрузку текста. Остается хорошенько его переварить, выдернуть пару цитат и можно приступить к рассказу. С Сосэки всё совершенно не так. Я старательно выдираю цитаты из его книг, но совершенно не уверен в том, что кому-то кроме меня они будут о чём-то говорить - слишком уж контекстные. А если взяться за те же книги с другой стороны и попытаться раскрыть их сюжет, окажется, что и раскрывать-то там особо нечего. Пересказывать сюжет книг Сосэки – почти то же, что рассказывать о похождениях пня. Никто/что никуда не движется. Кроме времени. Время в книгах Сосэки – единственный по настоящему движимый персонаж, по сути и определяющий всё остальное.
Возможно, я даже хотел бы отнести книги Сосэки к той категории, о которой я предпочитаю молчать. Хотел бы, но говорить о его книгах мне хочется ещё больше. Так что решив, что о "Kokoro" я просто обязан написать что-то цельное, прочитанную летом книгу Токи отправил на предварительное переваривание. А вернувшись из всех своих разъездов и немного примирив себя с тем, что ближайшие месяцев 7 как минимум мне придётся существовать в этой действительнсти, вновь взялся за "Kokoro".
На самом деле, название книги можно перевести как "Сердце", что и сделано в русскоязычном переводе издания (с текстом которого я не знаком, а потому сказать про него ничего больше не могу), но я оставлю всё как есть. Хоть немного знакомые с японским языком читатели меня поймут. Кокоро – это не совсем сердце. Точнее, это больше, чем сердце и одновременно совсем не одно и то же, что сердце. И похоже, я вас окончательно запутал.

Пожалуй, попробовать передать смысл этой книги стоит, начав с одной из цитат:
"There is no such thing as a stereotype bad man in this world. Under normal conditions, everybody is more or less good, or, at least, ordinary. But tempt them, and they may suddenly change. That is what is so frightening about men. One must always be on one's guard." (Нет в этом мире такого понятия, как стереотипно плохой человек. При нормальных условиях каждый человек хороший или, по крайней мере, обычный. Но поставьте его перед соблазном, и он может внезапно измениться. Вот что так пугающе в людях. На чеку нужно быть постоянно.) - этот и все дальнейшие переводы мои, не взыщите.
У говорящего это были на то свои причины - ситуацию он прочувствовал на себе с обеих сторон.
Это, впрочем, не основная тема книги. Но первый из шагов к возникновению проблемы главной. Для того, чтобы сделать второй, предлагаю взять ещё одну цитату, позаимствованную из слов того же персонажа:
"I believe that words uttered in passion contain a greater living truth than do those words which express thoughts rationally conceived. It is blood that moves the body. Words are not meant to stir the air only: they are capable of moving greater things." (Я верю, что слова, сказанные в пылу, несут в себе больше правды жизни, чем те, что выражают логически обдуманные мысли. Телом движет кровь. Слова предназначены не для того, чтобы сотрясать воздух, они способны привести в движение куда более значительные вещи.)
Эти-то слова и становятся вторым шагом на пути к проблеме. И если бы то была простая проблема…

"You know, there are advantages and disadvantages in having one's children educated. You take the trouble to give them an education, and when they are through with their studies they go away and never come home. Why, you can almost say that education is a means of separating children from their parents." (Знаешь, есть свои преимущества и недостатки в том, что дети получают образование. Ты заботишься о том, чтобы они получили надлежащее образование, а они, закончив обучение, уходят и никогда не возвращаются. Пожалуй, можно сказать, что образование – это способ отделения детей от родителей.)
На самом деле, эта цитата мне просто вспомнилась. В некоторых ситуациях я склонен относить к недостаткам образования потребность постоянно что-то обдумывать и сопоставлять. Насколько без неё порой было бы проще. Например, сейчас.
Потому как подойдя к основной проблеме, я мог бы, пожалуй, просто отшутиться, сказав, что "Кокоро" – это такой вариант "Преступления и наказания" по-японски, где не было ни старушки процентщицы, ни топора, ни формального преступления как такового. Был один только Раскольников, которому что-то там показалось, и он от этого страдал.
Мог. Но не стал.

Надо сказать, что говорить про эгоизм в данном ключе мне достаточно сложно. Во-первых потому, что я никогда не отрицал факта, что сам к числу эгоистов принадлежу. Однако понятия о сущности явления у меня всегда были собственные. И до этого момента я мысленно делил эгоизм на белый и чёрный, чётко отдавая себе отчёт в том, что сам я являюсь носителем белого и не хотел бы когда-нибудь повстречаться с обладателем чёрного. Однако перечитывая "Кокоро", я заметил, что сперва моя идеальная конструкция дала трещину, а потом и вовсе разлетелась на мелкие осколки. Пришлось срочно склеивать что-то новое, удовлетворяющее новым условиям. Пока что конструкция вышла шаткая и леса с неё не сняты, но когда много лет просуществовавший кусок картины мира подвергается капитальной перестройке, быстро и сразу он "под ключ" не сдаётся.
Однако же теперь моя точка зрения на эгоизм строится на том, что он бывает в первую очередь внешний и внутренний. На примере себя могу объяснить, что такое эгоизм внешний: у вас нет определенной тяги бросаться и помогать каждому встречному, достаточно большое личное пространство и ещё более широкий "круг невмешательства в мир". Помимо этого вы не забываете получать от мира и людей то, что хотите. Если от мира это требует определенных энергозатрат, его проблемы. Если это отнимает чьё-то время или использует чьи-то способности – ну а для чего же они тогда нужны? Тем не менее, вы всегда знаете пределы, в которых можете пользоваться тем, что предлагает вам мир и его обитатели. И если у окружающих на данный момент нет возможности таскать вам из огня каштаны, не опалив рук, вы их об этом просить не будете. Такой эгоизм – это ваше внешнее проявление. Он легко контролируется обладателем и при острой необходимости на некоторое время может быть вовсе подавлен.
Внутренний же эгоизм – это нечто, близкое в моём представлении к подсознательному. Подсознание вопит "Хочу! Дай! Моё!" и способы достижения желаемого его не волнуют. Рациональные объяснения того, что огонь горячий, нож острый, а люди смертны его не беспокоит. Внутренний эгоизм можно пытаться сдерживать, но он всегда будет пытаться прорваться наружу, как бы против ни был его обладатель.
Хуже становится, если носитель внутреннего эгоизма сам по себе достаточно слаб. Он пытается что-то предпринять, но теряется, мешкает и совершает множество ошибок. Внутренний эгоизм меж тем обращает это в свою пользу, в определенный момент выскакивая и уничтожая препятствия на своём пути к желаемому.
"Having once done a dishonest thing, I found that I could not redeem myself without telling everyone of my dishonesty. I wanted desperately to keep my shame a secret. At the same time, I felt that I had to win back my self-respect. Finding myself in this dilemma, I stood still." (Совершив однажды бесчестный поступок, я обнаружил, что не могу освободиться от него, не рассказав всем о своей бесчестности. А я отчаянно хотел сохранить свой стыд в секрете. В то же время я чувствовал, что должен вернуть себе самоуважение. Застав себя за этой дилеммой, я остановился в нерешительности.)
Внутренний эгоизм получил то, что хотел. Но новая проблема заключается в том, что когда внутренний эгоизм по какой-то причине оказался у человека, к нему неподготовленного, он постепенно убивает его. Ведь все следы жизнедеятельности эгоизма отражаются на таком носителе в виде ран. И для некоторых они становятся несовместимыми с жизнью.

P.S. Господа, я надеюсь, среди вас есть те, кто дочитал этот разбор до конца. Впрочем, даже если это и не так, он принёс большую пользу мне самому. И даже небольшой бонус в виде понимания того, почему же трижды процитированный мной персонаж так отрицал своё сходство с генералом Ноги. Ведь на первый взгляд всё было так похоже...

Отредактировано Tokidoki (2012-10-19 23:34:46)

Мещеряков А.Н. "Гора Фудзи: между землёй и небом"

Ну а что тут сказать, господа? Названием книги и так сказано уже достаточно много. Но если всё же продолжить, то…
Гора Фудзи между землёй и небом, между до и после, изнутри и снаружи, сверху и снизу, в системе и как единичный объект, в изобразительном искусстве и вживую, между безызвестностью и славой.
На этом сеанс отчётности считаю завершённым.

Начнём с того, что хэйанский период японской истории в фаворитах у Токи не пребывал ни единого дня. Начав своё знакомство с этой страной с лоскутной пестроты Мэйдзи, я полностью погряз в той эпохе и предшествующем ей периоде Бакумацу. Временами я честно пытался отвлекаться на Сэнгоку в благородных порывах знать историю не только в лицо, а и понимать откуда растут ноги. Проблема заключалась в том, что ноги у японской истории росли далеко не из Сэнгоку. Сэнгоку – это, скажем так, ещё только плечи. Которые покоятся на хэйанском туловище, уходящем куда-то в древние полумифические эпохи.

Собравшись с мыслями, в один, пожалуй, вполне неплохой день, Токи сиганул с высоты плеча "исторического человечка" вниз, приземлился в районе его пятки и начал постепенно карабкаться вверх. Об этом я вам уже рассказывал. Изрядно запыхавшись, но взобравшись на всю высоту ног, я всё же устроил передышку, бодро по удобному, собранному из общеизвестных фактов и шаблонов хэйанскому хребту залез на обжитую голову и жил там в полном мире и согласии с собой, пока жажда приключений, знаний и просто шило, расположенное в не самом приспособленном для этого месте, не отправили меня вниз по хребту, чтобы дособирать, наконец, своего "исторического человечка". А то уродец выходил тот ещё: худые, костлявые ноги (ибо я не проникся древней историей и не имел достаточно знаний на построение "мышечной массы"); голый хребет и рёбра, с которых вниз, аки шторы, свисают лоскуты кожи; громоздящиеся на всём этом неравномерно прокачанные плечи, неловко управляющиеся с держащими меч и лук руками; выходящая из этих плеч на удивление нормального вида шея и голова с хомячьими щеками, но снесенной макушкой, через которую можно наблюдать формирование зачатков мозга.
Если вы всё это визуализировали, я вам не завидую, господа.

Что же я вынес для себя из этой плачевной картины? Что знания были рождены не для того, чтобы выступать в шоу уродов. Знания должны работать. А чтобы работать, физическая подготовка должна им это позволять. Так что решение дособирать человечка было весьма своевременным – разбухшие щёки грозили утянуть за собой всю голову и, теряя на лету те самые зачатки мозга, переломить беззащитный хребет, дабы последний не мешал свободному падению.
Спасатель собственного знания Токи поспешил на помощь…

И начал он с того, что любой человеческий (и ему подобный) организм за долгие века эволюции приучился запасать на случай всяких угроз и катаклизмов (как раз наш случай) – жирка. То есть с лёгкой художественной литературы. Книга "Повесть о втором советнике Хамаммацу. Дворец в Мацура" была снята с полки.
Стоит, опять же, заметить, что литература это жанра явно не моего: много чувств и эмоций, ни единой интересной мысли, всюду в страшных количествах понатыканы стихи, да ещё и концовки приличной нет, - ответственная за удовольствия часть Токи по этому поводу возмущалась весьма активно. Однако сложить представление о хэйанской эпохе через типичную её литературу можно весьма быстро и сети при этом забросить во множество направлений. Не забывая, разумеется, что произведения художественные, а потому являются вымыслом, - парировала часть, ответственная за знания. Рассудило их, надо думать, предисловие к книге, которое я традиционно прочитал после основного текста. Победа в споре оказалась за стороной, ответственной за знания. И поскольку чем более что-то абсурдно, глупо и нелепо, тем лучше оно остается в памяти, данные к эпохе в предисловии с примерами из только что прочитанных произведений пояснения начали постепенно оплетать мышечным каркасом хребетные кости и оцеплять побулькивающий под кожей жир.
И да-да, я знаю, что нарушаю все мыслимые законы физиологии. Однако до тех пор, пока меня занимает это занятие, я склонен игнорировать все намёки на невозможность происходящего. Оно, в конце концов, и так никогда ни с кем не происходило

Читать хэйанскую литературу и не читать сотни сносок с пояснениями – дело практически бесполезное. Так что продравшись сквозь дебри нескольких сотен развернутых комментариев, Токи окончательно почувствовал себя героем и на каждое утро следующих пяти-семи дней в лучших традициях барона Мюнхгаузена запланировал по подвигу. Иначе назвать процесс чтения книги, содержащей 1418 сносочных комментариев у меня язык не поворачивается. Но записать название я ещё могу: Orientalia et Classica Вып. XXIV. Япония в эпоху Хэйан (794-1185) Хрестоматия. Составление, введение, перевод с древнеяпонского и комментарии М. В. Грачева.
Книга представляет собой сборник переводов разнообразных документов хэйанской эпохи, для полноты ощущений выстроенных составителем в хронологической последовательности. А чтобы читатель не вздумал заскучать, а заодно провёл время с наибольшей пользой, видовое разнообразие представленных документов detected.
Однако примерно до середины книги спасти её от роли моего личного карманного пыточного устройства не могло ничто (потом чуда не произошло, я просто привык). Одно листание туда-сюда из начала в конец, от основного текста к сноскам такой длины, что основное содержание за время их прочтения успевало напрочь испариться из поистине краткой краткосрочной памяти, стоило многого. А был же ещё сохраненный старый стиль письма и полное непонимание надобности составления таких документов и отправления их кому бы то ни было. Хотя, может, хэйанское чиновничество не покладая кистей трудилось на благо грядущих поколений историков.

Но это всё ничего, картинка постепенно складывалась, ведь даже отсутствие информации – это информация. Слегка покрывшийся мышцами скелет начал лучше поддерживать на своих местах плечи и щекастую голову, которая уже не порывалась отделиться от казавшегося ей бесполезным туловища и начать самостоятельное существование. Токи закрыл книгу и понял, что всё хорошо. Была бы это книга-инквизитор, он бы не выжил. А он вот, живой, здоровый и с несколько очеловеченным "историческим человечком" в придачу. Это-то и значит – всё хорошо. А в некоторые моменты и вовсе прекрасно. Сами смотрите:

Комментарий 774: "сравнение коня с драконом восходит к "Чжоу ли", где говорится, что "конь выше чем 8 чи (1,8 м) называется "дракон"." Так вот, возвращаясь к щекастой нашей голове. Может, назвав Сакамото Рёму Рёмой, родители просто хотели, чтобы он вырос большим и сильным? А то драконь, драконь...

А.Н. Мещеряков "Быть Японцем" ; А.Н. Мещеряков "Япония в объятиях пространства и времени"

И всё же я никогда не пойму людей, которые лишают себя удовольствия определять следующую книгу для чтения, полагаясь на случайность.

Мои книжные случайности на этот раз решили, что я должен прочитать две книжки Мещерякова (кто бы противился), причём подряд и в обратной их выходу в свет хронологии. Не стоит и говорить, что мои книжные случайности как всегда оказались правы. Единственное неудобство сложившихся обстоятельств – вторая по хронологии книга напрочь отпечаталась у меня в памяти как первая. Так что именно так я их и буду называть. Наоборот.

Первая книга заявила о себе сразу. Обнаружив неподалёку от её начала мысль о том, что летопись – это автобиография государства, а законы – его автопортрет, я понял, что мы поладим. С этой книгой. Но определенно не с этим государством. Потому что четвертый год глядя на автопортрет последнего, могу уверить вас, господа, в том, что портрет Дориана Грея из старых экранизаций в сравнении с ним – сущий кавай и вообще прелесть.
"В объятиях пространства и времени" – это господа, конечно, погорячились. Хотя вроде даже разделы выделили, а всё равно не. Потому что не существуют в рамках истории пространство и время по отдельности © очередная простая истина.
В общем же и целом книга представляет собой сборник статей. Мой фаворит – кусочек про отречение от божественности. Он даже затмил одни из лучших мещеряковских, на мой субъективный, разумеется, вкус, статей о реформе японского тела.
Но если в основном сборник шёл вполне логично и повторы некоторых эпизодов в статьях нисколько не мешали восприятию, а наоборот, ещё больше связывали его в единое целое, то статья про род Фудзивара явно оттуда выбивалась. Мне кажется, она и сама пребывала в недоумении, как оказалась в этом сборнике, а потому не имела явного начала и конца, а содержание её выветривалось из головы равномерно по мере прочтения.

Вторая вытащенная мной с полки книга (всё ещё бумажная – когда-то я умел очень хорошо запасаться) была полностью посвящена так нелюбимому мной 20-му веку. Причём нелюбовь моя к нему проистекает из моей же ужасной лености. Сами посудите, жил веке, эдак, в 16-м, полководец. Ну, два, ну, ладно, три полководца. И вот один из них собрал армию (за несколько месяцев так), потом привёл эту армию куда-то (видом транспорта пешкарус), по ходу разработав план сражения. И вот в эту же точку должен подтянуться и противник. Если он опаздывает, его даже подождать могут – ну с кем не бывает? Бывает, конечно, что и в гости к врагу придут. Но тут совсем всё хорошо. Тут и про замок узнать можно и про тайные ходы и прочие интересности всякие. И вот так несколько лет уже прошло, а война всё одна, военачальники всё те же, замки восстанавливаются, вооружение лишь немного теряет в первозданном блеске. В общем, куда ни глянь, сплошная красота. И запоминать помимо интересностей нужно совсем немного.
А что было в 20-м веке? Скорости резко возрастают, оружие нацеливается на массовость поражения, и если уж что разрушают, то собрать это в первозданном виде можно уже только спустя много лет и, в общем-то, с нуля. Военачальников, горе- и не очень, пруд пруди, да не один, а так, чтобы каждой большой рыбе по маленькому прудику, а кашалотам зубастым по морю-окияну. Скорости те же самые влияют ещё и на географию действа. Если раньше всё было более-менее локально, то теперь сегодня у нас бой в Китае, завтра в Индии, а послезавтра - упс - и в самой Японии. Причём ладно если бой, а не убой. А тут ещё и политика ненасытная из-за угла скалится и требует её имена тоже запомнить. Жуть.

Не люблю я историю 20-го века, ужасно не люблю. Не потому, что войны и смерти (всегда они были, и ничего – это вполне нормально). Даже не потому, что скорости и повальное механизирование всего, что под руку подвернулось (- Кто любит скорости? – Я!). А потому что одни люди ещё не знали, что с этим всем делать, другим даже не предоставили возможности разобраться, а третьи в общем-то тоже не разобрались ещё, что к чему, но очень громко кричали о том, что они всезнающи и просто круче всех, в результате чего им пришлось это доказывать. Провал был очевиден. И народ сошел с ума. Были бомбы на шариках и решения "мы сильные, нам можно всё", была "дружба" с обоюдным пренебрежением, была вражда во имя общего блага.

Закончилась Вторая мировая, перевёрнутый с ног на голову мир стал постепенно вставать на ноги. Если ног тоже не осталось, следовало найти вместо них что-то другое. У Японии нашлись корни. Корни, уходящие в глубины веков, к тем временам, когда заботливые первые синтоистские боги создали острова японского архипелага. 20-й век не пытался копать вглубь, его гораздо больше интересовала плоскость, отраженная на ещё более плоской модели мира – карте. Корни в 20-м веке было принято рубить и выкорчёвывать самостоятельно. Японию спасло то, что она этого сделать не успела. Да и хотела ли? Пожалуй, нет.

Двойная "ф" до добра не доводит, или о том, как Токи книгу не дочитал

Всё ещё пытаясь разделаться с остатками бумажных книг в квартире, Токи, громко скрипнув сердцем (на самом деле мне всегда нравилась эта ошибка в оригинальном выражении), решил прочитать очередной опус господина Даниэля Елисеефф, по неизвестной причине оказавшийся в моей несозданной библиотеке. На этот раз работал господин Еслисеефф вместе не то с родственником, не то с просто однофамильцем, так что обложка гласила: Вадим Еслисеефф, Даниэль Елисеефф "Японская цивилизация".

Засыпая примерно каждые 10 страниц, я всё же продирался вглубь. Но чем дальше в лес, тем горше мухоморы. С наступлением в первом разделе (я для таких разделов, кстати, придумал кодовое название "вспомнить всё", потому что нам в 100-150 страницах пытаются рассказать историю Японии от Дзёмона до дня сегодняшнего или, на крайний случай, до Сёва) эпохи Мэйдзи, я вынужден был проснуться. Оду Муцухито за то, что он ввёл в [отсталую] (в личной терминологии знак "читай между строк", хотя я понимаю, что чаще всего это связано с особенностями языка) страну всё европейское, пели так громко, что уши закладывало. Ай да Мэйдзи, ай да молодец! Господ Елисеефф ни капельки не интересовало, на каком фоне сие действо происходило и кому и чего стоило. Но это так, мелочи и личная заинтересованность. Едем дальше.

Раз уж зашел разговор об Императоре, господа ФФ высказывают мнение, что невозможность проследить императорскую родословную до самого её начала при непрерывности, почитаемости непрерывной же и старательном документировании всего и вся является парадоксом. И нет, читателю своему они не объясняют, что данное предположение следует рассматривать как тонкий (хотя и очень нелицеприятный) юмор.
Дочитавшись до раздела о религии, в главе "новые религии" Токи обнаружил Христианство. "Охренеть, - подумал он, - новейшая прям. 16 век – это ж вчера было." Надо отметить, что господа ФФ исправились в одной из следующих глав. Однако общего впечатления это уже не меняло. Поняв, что читать я это не могу, я решил просто пролистать книгу до конца и посмотреть, что там всё-таки дальше.

Первый раз взгляд остановился на оружии. Шаблоны рвутся в клочья, узнавая, что катана – это сабля исторической эпохи. И вакидзаши – сабля. А тачи – клинок с двусторонней заточкой. Вы не знали? А он ещё и прямой, во как!
Следующий прекрасный пассаж я вам процитирую: "При помощи маленькой сабли самурай, спасающий свою честь, вспарывал себе живот, при этом кто-нибудь из приближенных немедленно обезглавливал его длинной саблей." Вот прямо таки немедленно и всегда-всегда. Хотя мне просто дико нравится, как это всё звучит вместе.

В следующем разделе господа решили поговорить о литературе. И без малейших оговорок заявили, что манга – это юмористический рисунок. Никто не спорит, что с того она и начиналась, но в 1970-е годы написания книги она уже определенно вышла из этой стадии развития.
Не забывают господа пройтись и по писателям. Про Нацумэ Сосэки они написали: "Сосэки нельзя отнести ни к какой литературной школе, так как он абсолютно оригинален и как личность и как японец". А Акутагава Рюноскэ по их мнению писал как Эдгар По.

Ну а потом я долистался до мини-справочника в конце книги. На его страницах Мурасаки Сикибу успела дважды сменить фамилию, побывав Сикубу и Синобу, почётный ранг хатамото стал аналогом чина "прапорщик". О том, что вместо Реставрации Мэйдзи проводилась Реконструкция, я вам и вовсе не говорил, хорошо?

На задней корочке меня ждала ещё одна ошибка. Я оказался прав – двойное "ф" до добра не доводит.

Александр фон Зибольд "Эпоха Великих реформ в Японии"

"Восхищение свысока" – обозначил книгу в собственной памяти Токи.
1899 год, Япония "взломана" ещё не так давно и в европейском сознании пока представляет собой скорее диковинную вещицу, нежели что-то иное. Очень показательно, что примерно в половине случаев автор называет японцев туземцами, в то время как другие народности всегда носят свои имена – они уже успели утвердиться в картине мира.

Что должен сделать Запад, чтобы не упасть лицом в грязь, когда ему при этом очень хочется похвалить и даже восславить "дикий Восток"? Правильно, показать, что раньше восток был и вправду диким, хоть и с некоторыми положительными чертами. Но "привидение" должно быть "дикое, но симпатишное", в лучших законах жанра. Потому как совсем уж плохое хвалить никто не захочет, а вот порядочно испорченное пагубным влиянием давно и безнадежно "диких и ужасных" соседей можно. Потому что тогда где-то в глубине собственной "души" оно хоро-о-ошее. И Великие Западные Державы могут героически пролить свет на "туземную страну", и под оным светом такой прекрасный росток расцветет и станет так же прекрасен, как не перестающие заниматься самолюбованием Великие Западные державы.

P.S. Очень много кавычек. И это хорошо. В множестве кавычек текст просто не может выглядеть серьезно.
взять почитать можно тут

Wagahai wa neko de aru.

I am a cat. As yet I have no name. - Начинается английское издание романа с прекрасной обложкой.

Мне правда очень нравится её дизайн. Но давайте, господа, всё же о содержимом.

Из попавших мне в руки эта книга Нацумэ Сосэки третья, из написанных им - первая. Этим, пожалуй, было обусловлено временами возникавшее между нами непонимание. Я уже успел привыкнуть к тому, что Нацумэ-сэнсэй шутить не изволит, а описываемый им мир достаточно статичен и молчалив, как вдруг оказалось, что язвительные уколы могут пронизывать текст по несколько раз за страницу, а мир ни с того ни с сего начнёт бурлить и шуметь. И громко же шуметь, я вам скажу!
К счастью, к концу произведения мы с "книжкой про кота" начали понимать друг друга намного лучше.

Всё смешалось в эпоху Мэйдзи. Пожалуй, именно этой фразой можно обозначить основную идею книги. К "Gate" и "Kokoro" Нацумэ-сэнсэю, вероятно, уже успела надоесть окружающая пестрота, поэтому в книгах ничего по_большому_счету не происходило. Всегда был только результат. Да и тот в большинстве случаев присутствовал исключительно в мыслях кого-либо из персонажей. Но то было 10 лет спустя, а пока шел 1905 год, эпоха Мэйдзи цвела заграничными цветами, пахла иностранной едой, носила кимоно с котелком и ботинками и модернизировалась. Постепенно на улицах становилось всё меньше паланкинов, ставших признаком чопорной консервативности, и всё больше рикш; повсеместно набирало обороты образование по европейскому образцу. И, разумеется, обязательными персонажами произведений стали студенты. Вместе со всем заграничным вошли в моду и европейские стихи. Равно, впрочем, как и прочая зарубежная литература и языки, на которых она писалась.
При всём этом Япония не стремилась терять самобытность. И не написать на всё это текст-карикатуру было бы, пожалуй, большим упущением.

Коты здесь оказались умнее своих хозяев. Как минимум один кот, кот_незнамо-где_ученый, языком на родине и за океаном в Англии обучавшегося Нацумэ Сосэки рассказывающий о том, что происходит в одном отдельно взятом дворе.
Во двор заглядывают коты и люди. Люди, впрочем, заглядывают гораздо чаще. Каждый со своими причинами, своими убеждениями и настроениями. В конце концов, своим характером со всеми его достоинствами и недостатками. И как же ярко все они проявляются, как только человек открывает рот! И каждый из этих людей, разумеется, по-своему живет в новом времени. Впрочем, старое в полном цвете ни один из них вовсе не видел, но обсудить пережитки его пережитков почтет своим долгом.
А кот наблюдает. Что ему, коту, в конце концов, ещё делать, когда ни единой мыши он поймать не смог? Заниматься новомодной физкультурой? Вы не поверите, он пробовал. Но физические упражнения кота, в отличие от надоедливых школьников по соседству, через некоторое время утомляют. И он снова садится наблюдать за людьми. Слушать их глупые разговоры о совсем неважных вещах.
И пересказывать их нам, чтобы мы, в свою очередь, были в курсе: а вот так, господа, оно было. И если не на самом деле, то очень к тому близко. Потому как ничто не отражает правду так, как это делает карикатура.

М.В. де Фиссер "Дракон в Китае и Японии"

Порой мне кажется, что самая увлекательная часть моего взаимодействия с книгами - это поиск. Чтение и переваривание - дело уже сугубо автоматическое, а вот нахождение очередного экземпляра - процесс творческий и как минимум в половине случаев имеющий самоценную предысторию. На этот раз вышло вот что: читать про драконов Токи не собирался, драконы и драконы - что с них взять, тема ёкаев, например, куда более широка и занимательна. "Ты просто не умеешь их готовить" - зная, что мне нравятся подобные подколы, хмыкнуло Дорогое Мирозданье. А вскоре в интернетах появился кино-Кеншин, "в процессе и по результатам" которого было очень много интересных обсуждений. В одном из них Имри написала:
"Белое перо нам в Кеппуроке попалось. Клан Тёсю ищет себе хитокирей из прочих кланов - чтобы, значит, не своими руками, и вообще в случае чего они тут не при чем. Потенциальные хитокири - из деревенских самураев, внимание великого и могучего клана Тёсю им страшно льстит, все жаждут быть избранными. И называют избранников "белое перо". Это из какой-то легенды, где дракон прилетал за красавицей: чтобы дракон домом не ошибся, в крышу втыкали стрелы с белым оперением, знак избранности. Большая честь и все такое:-)"
И тут Токи дёрнуло обещаться погуглить. А поскольку отношения Токи с Гуглем можно описать разве что словом "внезапные", про дракона с красавицами он ничего не нашел, убив полчаса на созерцание ловцов снов и пошаговые описания украшения японского дома к Новому Году. Книга же соизволила найтись несколько позже и ровно в тот момент, как я благополучно успел позабыть и про дракононавигационные перья, и про красавиц-новобранцев. Конец присказки.

А сказка драконья началась в далёкой Индии, откуда вместе с буддизмом отправилась в Китай, а уже оттуда в несколько видоизмененном виде в Японию. Учитывая, что до прихода драконов индийских и в Китае, и в Японии уже имелись свои, наблюдать эволюцию становится ещё занимательней.
[В этом месте предполагалось разместить несколько цитат, но ридер решил, что новый заряд батареи - это жизнь с чистого листа и потёр все мои закладки. Лучи нелюбви я ему уже послал, но потерянных закладок мне никто ответной бандеролью не выслал. В голове же у меня осталось только два момента, нагляднейшим образом иллюстрирующие явление избирательного восприятия.]

"В Шуй ин ту дается следующее описание лошади–дракона: «Это — доброжелательная лошадь, жизненный дух речной воды. Ее высота — восемь чи, пять цунь; ее шея длинная, а тело покрыто чешуей. У ее ног — крылья, по бокам свисает шерсть. Ее крик состоит из девяти тонов, она ходит по воде и
не тонет. Она появляется во времена знаменитых правителей»."
Сложившееся в Китае восприятие лошади-дракона как предзнаменования исключительно великого и прекрасного в полной мере перешло и в Японию. И это снова к вопросу о том, что как Рёму корабль назовёшь, так он и поплывёт.

Ещё немного про Тоса и драконов:
"На вершине Канэяма, горы, располагавшейся очень близко к вышеупомянутой часовне Касай Якуси, лежал большой камень с дырой, площадью около сяку. Когда прилив бывал высоким, эта дыра заполнялась водой, а когда низким ― высыхала. Похоже, эти камни считались связанными с драконами, посылавшими драконьи фонари, так как и на мысе Сата в районе Хара, провинции Тоса (30 ри к западу от Коти) в те же времена (1746) был так называемый Усио–иси ( 潮石 ), или «Приливный камень», вогнутый, заполнявшийся водой при высоком приливе и пустевшем при отливе, а в том же месте, рядом с синтоистским храмом Асидзури–но Мёдзин ( 蹉跎ノ明神 ), из моря появлялся драконий фонарь одновременно со спусканием с неба Божественного Света (тэнто, 天燈 ). Последний был одним из семи чудес того места. Еще одним из этих чудес была лошадь–дракон, выходившая иногда в час быка (01–03 ч.) и поедавшая побеги бамбука, который по этой причине постепенно захиревал в окрестностях храма."

Что же до перьев, то на их счёт у меня есть две заметки:
• В далёкой драконьей родине - Индии были у драконов заклятые враги - птицы Гаруда. Враги сильные и страшные, сводящие практически к нулю приятность для драконьего племени упоминаний о пернатых.
• В Китае же, куда более к Японии близком, никаких Гаруда не было, хотя больших хищных птиц драконы и там не жаловали. Зато очень_любили лакомиться ласточками. Особо соскучившихся по лакомству гурманов предприимчивые мудрецы-волшебники на тех самых ласточек даже ловили.

И ни слова про красавиц. Даже про принцесс ни слова. Кроме тех, разумеется, что умудрились оказаться драконихами х)

Изначально я собирался прочесть всего лишь одну из этих книг, оставив вторую на так любимое мной потом (которое, кстати, обычно даже наступает), однако поняв, что содержимое каждой из них процентов на 40-50 перекрывает содержимое другой, решил знакомиться с обеими разом.
Первой стала "Книга японских символов. Книга японских обыкновений". По странной и даже без моего участия сложившейся традиции, я снова пошел в порядке обратной хронологии - пора отучаться так делать, всё же хронология обратная имеет весьма значительное количество запутывающих минусов. Одним из них является то, что чувство "где-то я уже это видел" распространяется в направлении, противоположном необходимому. И тем не менее, последующая проверка по датам показала, что значительная часть знакомых мне кусков была взята таки из прошлых публикаций. А я субъективно очень не люблю такие обширные цитирования самого себя по многу раз и в куче источников. А ещё очень не люблю, когда собственное "я" под каким бы то ни было прикрытием активно и всё так же обильно утрамбовывают в научный текст. Ладно, в научно-популярный. К слову, пассажи про выпивку смотрятся и вовсе некрасиво, чести не делая никому, включая автоматически (посредством формулировок) и самого читателя, который вовсе от того в восторге пребывать не собирается.
При всех этих, переходящих из книги в книгу минусах, плюсов у книжек Мещерякова находится всё же больше. Они показательны, легкочитаемы, удобоваримы и накрепкозапоминаемы. А показавшаяся мне сперва не самой удачной идея о вкраплении в текст маленьких художественных текстов оказалась, наоборот, вполне замечательной. Только тексты для неё подбирать следует немного правильней.

Цитата на побаловаться, одна штука:
"А когда в 1868 году часть самураев подняла мятеж против официальных властей, то одним из способов остаться целым и невредимым при выяснении твоей подозрительной личности было предъявление полицейскому своей татуировки — поскольку самураи никогда до нее не «опускались»." стр. 485

Ну а второй Токи открыл "Книгу японских обыкновений". Она - самое большое цитирование, имевшееся в книге предыдущей. Ни единой странички изменено не было - я проверил Впрочем, смотрится предыдущее собрание под одной корочкой очень хорошо, правильно смотрится.
Что же интересного "из не вошедшего" остается в предшественнике, так это всевозможные воспоминания, наставления и путевые заметки. Я, разумеется, не мог не обратить внимания на разброд в японских словах, которые каждый писал так, как слышит, и на разность видения реальности разными людьми. Разность эта всегда, в общем-то, имеется, и всегда она занимательна. И что самое классное - не надоедает х)
А заметки замечательные. Чего одна только пошаговая инструкция иезуитов по поведению себя в японском обществе стоит!

Маруяма Кендзи "Сердцебиение" - небольшая книжка с моим любимым видом сюжета - в ней, грубо говоря, вообще ничего не происходит. То есть случаться-то, конечно, что-то случается, но не происходит ни разу. Читаешь, ждёшь, а оно р-р-р-раз! - и не происходит. Дальше читаешь, а оно р-р-р-раз! - и снова не происходит. Книжка заканчивается, а оно так и не произошло. Подозреваю, многие от подобной наглости со стороны сюжета приходят в праведное негодование, но мне нравится жутко. Потому что обычно как бывает? Если ружьё висит, оно выстреливает. Чем дольше ружьё беззвучно висит, тем больше становится напряжение, тем аккуратнее окружающие начинают к нему подходить, боясь оказаться "в нужном месте в нужное время". И вот ружьё стреляет. Все, в кого оно не попало, испытывают облегчение. Но что если спектакль кончился, а ружьё так и не выстрелило? Кто-то получил разрядку? Никто. Ружьё по-прежнему висит, все по-прежнему его опасаются, напряжение только растёт. А спектакль-то давно кончился.
Вот именно это ничего_не_происхождение и люблю даже больше, чем вариант, когда автор отвечает на ВСЕ вопросы (что, согласитесь, господа, авторы делают не так часто).

Впрочем, в данном случае всё было несколько иначе, потому что автор решил немного поиграться с миксером для взбивания книжных реальностей и приготовить коктейль "Ничего+". Вышло не так вкусно, как "Ничего original", да и вкус оказался легко предсказуем, но приятные нотки тоже прослеживались. На размытых пастельных картинках из "Ничего original" временами появлялись такие же размытые, но движущиеся фигуры, ненавязчивые тихие звуки внезапно заглушались бессмысленным, но бодрящим грохотом, переполненный безысходной сиюминутной чуть ли не чисто эмоциональной решимости внутренний голос главного героя то срывался в крик, то начинал тараторить.
Внутренний голос главного героя, впрочем, был совершеннейшим балбесом. Он шепотом предлагал лучшие варианты и с назойливостью рыночного торговца выкрикивал явно тухлые. Притом не от собственной злобности это делал, а от слишком хорошо укоренившейся тяги к самодеструкции, которую напрочь в себе игнорировал или - хуже того - принимал и кормил.

А Парень (ему так и не дали ни имени, ни прозвища, и это самое правильное, что можно было сделать в этом случае), а Парень тоже страдал от самодеструкции, пусть на первый взгляд и не очевидной. Ещё где-то в первой половине книги ясно поняв, чем всё закончится, я до последних строк надеялся, что он всё же сбежит, исчезнет, растворится. Но он остался и самодеструкция достигла своего пика. Думаю, третьего, так лелеемого ГГ варианта произойти не могло и вовсе. Даже если бы возможность представилась. Даже если бы было солнечно. Даже если бы был пистолет. Существующая реальность так долго и так настойчиво предлагала Парню дружбу и помощь, что он уже никогда не решился бы на неё влиять.
Возможно для этого и был фальстарт с собакой. Впрочем, равную возможность я вижу и того, что фальстарта не было вовсе, ведь фальстарт - это тоже старт, что бы там не говорилось о недействительности последствий.

Ксения Головина, Елена Кожурина "Япония. Нестандартный путеводитель"

Книжка маленькая, простая и ни к чему не обязывающая - то, что доктор прописал в моём случае (я тогда ехал на поезде, чему был не очень рад). Но кроме этой спасительной ценности особо хорошего в ней не так уж и много. Да, почти путеводитель. Для тех, кто хочет покататься по Японии полу-дикарем, так что первые разделы про поезда и варианты постоя действительно полезны. Дальше идёт уже полная сборная солянка, в которой описаны и погодные особенности, и немногочисленные достопримечательности, которые авторы посетили, руководствуясь своими вкусами и интересами, и способы борьбы с тараканами, и страшилки отдельно взятого общежития, и странным образом выбранное из кучи не самое распространенное религиозное учение тире боевое искусство, и трудности написания писем. Довершением и полным апофегеем (это, если кто ещё не в курсе, замечательное слово, образованное от "апогей" и "апофеоз", частично вбирающее значение обоих и добавляющее свою нотку, обязанную появлением звучанию) стал раздел "на экране", смысл включения которого в книгу так и остался для меня непостижим. Потому что кино непроизвольно оценивается нами крайне пристрастно уже только потому, что на экране каждый видит своё. И порой оно кардинально отличается. А кратко-кратко о рандомных фильмах - это и вовсе сильно, да х)
Что до новой информации, то я её получил разве что о поездах и некоторых разновидностях пристанищ для путников (ибо некоторые из них не являются отелями), да и то скорее потому, что никогда ни теми, ни другими не интересовался. Вся остальная информация может быть - да и получена уже давно, пожалуй - всеми это читающими из иных источников. Читать же зарисовки о частной жизни авторов - дело, безусловно, хорошее, если бы изложены они были приятно. А уж чего тут нет, того нет, всё изящество и самоирония в тексте кажутся вымученными в попытках хоть как-то оживить текст. Эксперимент не удался, труп не ожил. И превосходных степеней в ощущениях пожалуй что слишком.
Так что рекомендовать книжку я бы не стал. Она не плоха, поскольку лаконична, проста и действительно освещает все заявленные вопросы. Но она не настолько хороша, чтобы читать просто ради удовольствия, да и информативной покажется разве что совсем начинающим осваивать современное положение дел в Японии. Туристам же, в любом случае, лучше обратиться к путеводителю стандартному.

Книгу Александра Куланова "Т@йва. Диалоги о Японии" я нашёл исключительно благодаря статистике. "Наконец-то сработало!" следовало возликовать тут, поскольку статистики посещения Токи в надежде найти что-нибудь интересное исправно проверяет. Не то чтобы часто, но стабильно - хотя бы раз в месяц. В общем, господа, сработало!

Книжка являет собой сборник интервью с людьми, так или иначе связанными одновременно с Россией и Японией: одни из них учёные, другие политики, третьи бизнесмены, четвёртые люди искусства, каждый из них японец или русский, и все они говорят с одним и тем же человеком об этих двух странах. Это если вкратце. Потому что если вдаваться в подробности, то говорят они много о чём, неизменно, однако, следуя правилу "у кого чего болит..." Хорошее правило, на самом деле, не знаю, почему его обычно подают в таком непрезентабельном виде.
Тем не менее наиболее частые мотивы проглядываются - о, эти странные-странные люди - мотивы политические (нет, я не намекаю на "Северные территории", я почти прямым текстом это говорю). Хотя помимо них интересных и всячески занимательных вещей говорится тоже немало. А теперь я всё же начну цитировать.

Вот, например, Александр Долин говорит о том, как нужно правильно любопытствовать и заимствовать:
"Они изучают креативно: изучают, заимствуют, перерабатывают. Известный факт — в XVI веке, через несколько лет после того, как португальцы завезли сюда огнестрельное оружие, японцы уже наладили у себя массовое производство мушкетов. Причём очень высокого качества, и вскоре по количеству огнестрельного оружия обошли всю Европу вместе взятую."

А вот что отмечает Светлана Жильцова, диктор советского телевидения:
"Например, мне очень понравились их комнаты в национальном стиле. У нас ведь квартиры чаще похожи на антикварные лавки, а у них сдержанные, пастельные тона, скромность, даже аскетизм. Правильно — человек дома отдыхать должен. [...] Случилось что-то у знакомых — стараемся как-то соболезновать, вроде вместе как-то легче. У них — всё наоборот. Нельзя допустить, чтобы кто-то ещё себя неловко чувствовал."
И это очень, очень правильно они делают, - кивает Токи.

Оказывается, связан с Японией и Михаил Задорнов. И ему, разумеется, тоже есть что сказать:
"У меня, например, были зарисовки по Японии, построенные на том, как японские дети воспитываются. У их детей настоящие рыцарские костюмы, самурайские мечи, машинки на бензине — всё настоящее, только в миниатюре. А вот ты в подушки заройся, как наш, и вообрази, что это машина! А фантазия где? Наш взял кусок доски и говорит, что это меч самурайский. И воображение в результате развивается у нашего, а там у детей развивается привычка получения удовольствия."

Делится впечатлениями о Японии и режиссёр Александр Митта:
"Продюсер её, такой милый полный человек, сказал мне тогда, что за год он заключил 2600 контрактов на рекламу с участием Комаки Курихара. Я захотел узнать — большой ли у него штат, а он ответил, что работает один. Я удивился: как же можно все эти документы успеть оформить? Оказалось, что большинство контрактов осуществляется в устной форме, а официальные документы оформляются уже потом. «Но как же так, вас же обмануть могут?» Он засмеялся и сказал: «Япония очень маленькая страна. У нас нет Сибири. Если обманешь, то сам себя погубишь»."
И думается мне, что в каждой шутке есть доля шутки.

А вот занятное сопоставление Всеволода Овчинникова:
"Я считаю, что китайцы — это азиатские немцы, пунктуальные, дотошные и скучноватые. Японцы — это азиатские русские, во многом нелогичные, эмоциональные, хотя и самым тщательным образом это скрывают, и часто непредсказуемые. Китаец точно знает, что в среду он выпьет 3 бутылки пива, а японец никогда не знает, сколько он выпьет. Это мне нравится."

Немного отвлекаясь от цитирования: в интервью с Верой Тавердиевой упоминается про Хидэ-Хидэ. Такие прекрасно-положительные моменты всегда надо упоминать, мне кажется. И подкреплять по возможности множественными улыбками читающих. А альбом этот я слушал. Сказать могу только одно - он совершенно за-ме-ча-тель-ный.
А теперь перейдём к японской половине книги, которая, на удивление, цитированию поддаётся хуже, зато однозначно берёт атмосферой.

Дипломат Кавабата Ичиро отвечает на давно мучающий многих вопрос, почему японцы так любят кулинарные впечатления и, казалось бы, игнорируют остальные:
"Это особенности менталитета. Понимаете, всё остальное нам уже известно, и ощущения от знакомства с памятниками истории и культуры не являются такими личностными. Человек едет куда-то, чтобы посмотреть на то, что он уже видел в иллюстрациях учебника по истории, по телевидению, в кино и так далее. Это красиво, но памятник отрешён от каждого индивида, он принадлежит всем. А вкус — это очень личное, он остаётся на языке, он принадлежит каждому человеку в отдельности. Допустим, если мы в Риме хотим посмотреть Форум или Колизей, то заранее знаем, что увидим своими глазами. Да, мы испытаем восхищение, но... на этом всё. Редко когда бывает сильное потрясение. А вкус — это другое дело. Он остаётся с каждым."

А другой дипломат, бывший вице-посол Японии в России Кавато Акио развенчивает мифы:
"- Не раз приходилось слышать от японцев, что жизнь в России привлекает их возможностью недостижимой в Японии свободы. Они говорят, что здесь не надо постоянно придерживаться каких-то установленных раз и навсегда правил, ритуалов, можно чувствовать себя естественно и свободно. Особенно эта точка зрения характерна для японских женщин. Вы согласны с таким мнением?
- Это лишь обманчивая иллюзия. У меня такое же чувство было в Америке, когда я приехал туда на стажировку. Едешь в большой машине по широкой равнине и чувствуешь себя свободным. У всякого народа возникает такое чувство за границей. Там нет родственников, знакомых, компании, и ты на время свободен от них. Да, в японском обществе довольно много неписаных правил, законов, рекомендаций. Конечно, это «давит на психику». Но таких «молчаливых правил» в поведении даже в США существует довольно много. Поэтому утверждать, что здесь, в России, свободнее — это иллюзия. Если вы начинаете заниматься бизнесом в этой стране, можете ли вы чувствовать себя свободным? Даже в небольшом частном бизнесе вы всё время ждёте каких-то проверок, неприятных сюрпризов, общения с властью и так далее."

А вот и ещё один сильно интересовавший меня вопрос - как всё же влияет на японцев Америка. Отвечать на него пытались обе "стороны", мнения делились: внутренне влияет / влияет только внешне. О том, что совсем не влияет, не сказал никто. А вот что думает по этому поводу театральный критик Мураи Кен:
"- Возможно, я не прав, но у меня сложилось впечатление, что современная японская культура очень сильно американизирована. Это не так?
- С одной стороны это так, а с другой — эта тема более актуальная для России. Япония уже по крайней мере шестьдесят лет находится в процессе мощного американского влияния и, как бы то ни было, выработала какой-то иммунитет. А вот Россия после распада Советского Союза очень похожа на Японию того периода, когда она впервые попала под американское влияние. Между нами примерно шестьдесят лет разницы. Поэтому я сейчас больше беспокоюсь о России."

А вот очередной камень в огород японского образования от профессора славистики Нумано Мицуёши:
"Я согласен с господином Сакаия в том, что у сегодняшних молодых людей утрачена способность самостоятельно думать. У них есть хорошие знания о предмете, который они любят, но остальное образование весьма поверхностное. Даже на моих семинарах, когда я прошу своих аспирантов делать доклады, они пишут весьма поверхностные вещи. Они могут лишь повторить то, что прочитали. Самостоятельно проанализировать прочитанное, поставить вопросы и найти решения — это многим недоступно."

И про влияние Америки он тоже сказал:
"В Японии мы получаем большую часть информации об окружающем мире из Америки, многие японцы даже не задумываются о том, что существует
какой-то другой иностранный язык кроме английского. Осознанно или неосознанно, но мы находимся под сильным американским влиянием. Нам надо понять, что в мире существуют и другие, в том числе противоположные, точки зрения, которые могут быть нам интересны и полезны. Чтобы составить объективную картину мира, надо знать и их тоже."

Или вот, Хакамада Сигэки, борец за "Северные территории" о том же:
"Япония не хочет становиться военной страной. У нас, честно говоря, и армию-то не очень любят, и служить в ней не хотят. Но и у вас, когда говорят о том, что Япония должна стать более свободной от Америки, не понимают, что это означает уже реальную милитаризацию страны и появление новой ядерной державы. В случае разрыва договора безопасности с Америкой мы вынуждены будем создать своё ядерное оружие и модернизировать вооружённые силы, тем более, что все возможности для этого у нас есть. Как нам защищать себя, если мы откажемся от американской помощи?"

А что с "Северными территориями"? - спросите вы. Да ничего особенного, по-прежнему спорят. Но в моей картине мира это называется "дурацкие сугубо политические проблемы".

Проблемы, куда применить внезапно возникшее желание почитать про образование, у меня не возникло: в папке с книгами только навскидку нашлись две, содержанием своим полностью удовлетворяющие недавно родившуюся потребность: информация в обеих содержалась довольно обзорная, зато логически связная и слегка сдобренная статистикой. В общем, самое то, если нужно определить опорные точки для дальнейшего движения - во всех бы книжках с такой базы начинали.

Lombard "Pre-Meiji Education in Japan" - книжка годов 1910-х (второй половины), излагающая европейский взгляд на историю образования в Японии. Акценты автором расставлены, на мой взгляд, несколько странно, но занятно, начало кажется не очень уместным, но в общем и целом всё вполне неплохо: есть общая историческая линейка, есть рассмотрение отдельных явлений, есть подробное рассмотрение известных школ и личностей. Про Ёшиду Шоина и Ёкои Шонана тоже рассказывают, пусть и кратко. А заканчивают текущей Мэйдзинской обстановкой. Повторюсь: мне кажется, что как база для дальнейшего изучения темы, книжка неплоха.

Hosokawa Naoko "The language of civilization identity and desire" - современная статья (года после 2010), представляющая собой тоже обзор, только темы куда более узкой, а именно споров о выборе языка обучения (и вообще реформе языка), имевших место в эпоху Мэйдзи. На эту тему здорово было бы почитать что-то более развернутое, потому как теории участников спора одна другой интереснее. Притом все обоснованы и имеют место быть. Самое классное, что все они очевидны и предсказуемы, но ужасно при том неоднозначны. Статья, опять же, хороша для определения дальнейшего пути поиска: названы имена, приведены основные тезисы из каждой теории, библиография в конце - тоже бонус. А итогом этой дискуссии стал ни больше, ни меньше, тот японский язык, который мы знаем сейчас.
И когда-нибудь я непременно хочу обо всём этом поговорить. А пока лучше почитайте саму статью, чем мои пока далеко не ясные соображения по этому поводу. Нет, правда, рекомендую

Айван Моррис "Благородство поражения. Трагический герой в японской истории"

За эту книгу я взялся без каких-либо определенных целей и ожиданий, просто потому, что она не виделась мне ни научной, ни художественной - этакое нечто между и непонятно что, идеально соответствовавшее моему тогдашнему настроению. Впрочем, я ошибся. Книга оказалась скорее и художественной и научной, чем наоборот, и, как выяснилось, такое сочетание гораздо, гораздо вкуснее того, что я первоначально предполагал.

По ходу прочтения окончательно уверился в начавшей меня сравнительно недавно посещать мысли, что интерес к истории Японии у меня весьма странный: мне совершенно не интересно, с чего всё начиналось (хотя обычно мифологии меня крайне занимают) и как развивалось на первоначальном этапе. Постепенно, эпоха за эпохой, мне становится всё интереснее, пока во времена Бакумацу и Мэйдзи не наступает апогей, который в 1912 году резко сходит на нет. Честно сказать, конструкция выходит не самая удачная: Колосс как минимум стоит на глиняных ногах, как максимум ему ещё и голову отрубить можно. Потому что в любой истории ноги - часть самая важная, а Токи категорически плохо запоминает то, что ему не интересно.

На примере этой книги картинка выходит и вовсе крайне показательная. Про Ямато Такэру Токи читает ещё довольно спокойно, просто потому, что это всё же мифология, затем же весь Хэйан он усиленно зевает, постепенно просыпаясь лишь к Кусуноки Масасигэ, всё с большим энтузиазмом впитывает информацию до главы о Сайго, заглатывает оную с жадностью, после чего в несколько попыток пытается дочитать главу про камикадзе.

Что же до основной линии книги, то японское явление возвышения героев-неудачников действительно уникально. Беря для удобства примера всё то же Бакумацу: и победителям и побеждённым установлено множество памятников (больше я такого нигде не встречал). Да, побеждённым чуть позже, чем победителям, но разница во времени здесь не настолько существенна, чтобы её учитывать. При этом победителям можно предъявить множество претензий за то, что они сделали после прихода к власти, в то время как побежденные красиво умерли, сражаясь за идеалы, и такими же полу-идеальными образами остались в сознании людей. С учётом того, что фактов в плюс и минус каждой из сторон, в общем-то, найдётся масса.
Шинсен хорош практически в полном составе, потому что всем составом почти и полёг. Кондо, Окита и Хиджиката прекрасны в квадрате, потому что полегли особо трагично.
Шоин-сэнсэй, Такасуги и Рёма тоже замечательны, Накаока, Окада и даже Такэчи заслуживают внимания, мятежник Сайго врывается в ряды любимцев народа. Кацура, Кацу, Муцу, Окубо, Токугава и многие-многие другие, имевшие не последние роли во всех шагах и итогах, такой популярности не имеют. А всё потому, что не от того и не вовремя умерли.